Отрывки из дневника
1 июня 1844 г. Замечательный день и замечательный месяц в истории королевы Виктории. В пять часов пополудни приехал саксонский король с Минквицем и другими двумя джентльменами. Принц Альберт отправился к нему навстречу на железную дорогу и привез его во дворец, где его приняла королева со всей своей свитой. Я недолго участвовал в этом приеме, так как ее величество послала меня в Вульвич к барону Брунову (русскому послу), для соглашения с ним относительно принятия его повелителя, русского императора. Бедный Букингамский дворец! Ежедневно на него сыплются насмешки и брань за то, что он не представляет достойного жилища для его обитателей, а теперь ему предстоит вместить под своим кровом императора и короля, с их неизбежными свитою, егерями, лакеями, казаками, переводчиками и т. д.
Александра I не случайно называли "платоническим Дон Жуаном". Его роман в галантных письмах, изящных фразах и мимолетных встречах с княгиней Зинаидой именно платонический. Похоже, что этим красивым, парадным чувством романтической влюбленности царь развлекал себя в походах 1812-1813 г. Князь Никита сражался с французами под Полоцком и Чашниками, а потом находился при Главной квартире и выполнял распоряжения императора. Жена его следовала за армией, и часто коварный Александр I посылал князя отвезти свои письма Зинаиде.
Я нашел Брунова с русским консулом Бекгаузеном в гостинице, под вывеской "Корабль". Он был в очень дурном настроении духа, так как поданные ему бараньи котлеты оказались холодными, а масло теплым, да, кроме того, ему предстояло провести ночь в скверной комнате сквернейшей в свете гостиницы, далеко от своей жены. Покончив с ним все дела, я вернулся во дворец и лег спать в обыкновенное время. Не успел я однако разоспаться, как меня разбудили чьи-то шаги в моей комнате.
-Кто тут? - воскликнул я.
-Это я, - отвечал мне какой-то гость в темноте.
-Кто вы?
-Брунов. Вставайте, Муррей, император приехал!
-А где он?
-У меня в доме, и вот собственноручное его письмо к принцу.
Я взял письмо, обещал отдать его по назначению на следующее утро, простился с Бруновым и через десять минут снова спал, видя во сне бесконечное число императоров и королей.
2 июня. В половине девятого я уже был в туалетной комнате принца Альберта и передал ему письмо. Оказалось, что император должен был слушать обедню в своей церкви, в десять часов, а служба, на которой присутствовала королева, начиналась в двенадцать часов, так что весь вопрос заключался в том, как и когда устроить прием Николаю.
-Так как император нашел нужным сделать нам сюрприз,
то и мы ответим ему тем же,- сказал принц после долгого
размышления, - прикажите подать экипажи.
Через четверть часа мы с принцем уже ехали по дороге в Ашбурнтам-гауз. Велико было там удивление при неожиданном появлении принца, но дипломатический гордиев узел был разрублен, все церемонии этикета отставлены, и император просто обнял принца на лестнице, а потом просто повел его к себе в комнату. Во время их разговора я возобновил знакомство с графом Орловым, который был в Англии с наследником престола; его геркулесовская фигура обнаруживала теперь признаки излишней толщины. Не успел я узнать от него имена, титулы и чины всех лиц императорской свиты, как Николай вышел из своей комнаты, держа за руку принца. Я не видел его величества
с того времени, как встретил его в Эмсе в 1840 году: он тогда ехал в фаэтоне, которым сам правил, а рядом с ним сидела императрица. Мне показалось, что он так же, как его любимец Орлов, потолстел, и что у него несколько поредели волосы на голове, но все-таки он оставался прежним благородным, величественным человеком, царем с головы до ног. Его лицо отличалось открытым выражением, и хотя глаза у него были очень подвижны, но в них скорее выражалась беспокойная наблюдательность, чем подозрительность. Он проводил принца до экипажа, и принц, по-видимому, был очень доволен успехом своей хитрости и приемом императора.
После обедни, в половине второго, император со свитой приехал во дворец, и королева приняла его в Мраморной зале, окруженная своим двором. Он очень грациозно поклонился, поцеловал руку королевы и, предложив ей свою руку, повел ее во * внутренние апартаменты. Мне не было времени в этот день :следить за всем, что произошло во дворце, так как мне пришлось oразместить двадцать слуг императора и свиты, которые не умели говорить ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки.
3 июня. Мы переехали в Винзорский замок, который превратился в вавилонскую башню, так как император и его свита ^привезли слуг человек на десять больше, чем было выставлено Зз записке Орлова. Все они требовали, чтобы их поместили подле Своих господ, а когда пришлось их разместить в разных местах 'замка и даже во флигелях, то они подняли страшный шум ша^всевозможных славянских, лифляндских и эстляндских наречиях. Мы приготовили торжественную кровать для императора, но его камердинер отдал нам большой мешок в семь 'oфутов длины и четыре ширины, прося наполнить его соломой и говоря, что Николай никогда не спал на другом ложе. В соседней комнате с его спальней расположились биваком с полдюжины слуг, которые наполнили комнату сотней различных тюков, служивших им и матрацами и подушками. Со всем этим я провозился до восьми часов без двадцати минут и едва успел переодеться, когда за мной прислал принц для передачи мне инструкции, как рассадить гостей за обедом. Эта работа была не легкая, так как число гостей превосходило пятьдесят и многие из них были высокопоставленные лица; все-таки мне удалось всем угодить, и редко в Ватерлооской галерее бывал такой блестящий банкет.
Я не присутствовал за утренним завтраком, но мне потом рассказывали о происшедшей там любопытной сцене. Я приставил к особе императора одного из старейших пажей королевы, по o-фамилии Кйнерд, который уже прислуживал ему во время его -посещения Англии в 1817 году, т. е. двадцать семь лет тому назад. Войдя в залу с королевой, принцем и королем Саксонским, Николай пристально взглянул на Кинерда, стоявшего за его креслом, и сказал:
-Я помню вас. Вы состояли при мне во время моей преды
дущей поездки в Англию.
-Точно так, ваше величество.
Император протянул ему руку, что смутило Кинерда, и потом все товарищи смеялись над ним, отказываясь пожимать его руку, удостоившуюся пожатия царя.
Вечером император удалился в свои комнаты в одиннадцать часов и, увидав там Кинерда, снова вступил с ним в разговор.
-Кинерд, много лет прошло с тех пор, как я был здесь
в последний раз; я тогда был молод, и мы весело проводили
тогда с вами время. Я теперь дедушка. Вы, может быть, думаете,
что я счастливый человек, так как я то, что люди называют
великой особой, но я вам сейчас покажу, в чем заключается
мое счастье.
Говоря это, император открыл шкатулку и показал миниатюрные портреты императрицы и великих княжон.
-Вот, - сказал он, - источник моего счастья: жена и дети.
Может быть, этого мне не следовало говорить, но нет в Петербурге красивее девушки, как моя дочь Ольга.
Затем император простился с Кинердом, и тот вышел из комнаты со слезами на глазах: так его смутило оказанное ему императором доверие.
4 июня. После завтрака я отправился на Аскотский ипподром,
чтобы приготовить все необходимое для приема августейших
гостей. Хотя погода была прекрасная, и редко на скачках присутствуют вместе император и король, но публики было немного: не
более трех или четырех тысяч человек. Поэтому и встреча им
ператору была устроена не очень шумная. После третьей скачки,
он, король Саксонский и принц Альберт, не предупредив никого,
пошли посмотреть победителя; несмотря на значительное число
полицейских агентов, произошла давка, и едва полиции удалось
удержать толпу от напора на императора и принца, но бедного
короля Саксонского совершенно оттеснили, и я едва выручил его,
и то в разорванной одежде. Подозвав распорядителей скачки,
император выразил желание назначить ежегодный приз своего
имени в 500 фунтов стерлингов, что, конечно, вызвало удовольствие в спортсменских кружках.
5 июня. Утром был парад гвардейских полков и двух артил
лерийских батарей. Солнце пекло, земля была тверда, и, как
всегда, было много блеска, шума и пыли. Только произошла
одна неприятная случайность. Королева взяла с собой маленьких
принца и принцессу, а потому просила главнокомандующего
герцога Велингтона, чтобы не стреляли из пушек. По ошибке
какого-то адъютанта был дан противоположный приказ, и подле
самого королевского экипажа артиллерия дала залп. Герцог вы
шел из себя и напустился на адъютанта и артиллерийских офице
ров. Принц Альберт стал уговаривать его не сердиться, так как
всегда может произойти ошибка.
-Со стороны вашего высочества очень любезно извинять ошибки, но в военном деле ошибок не может быть, и все приказания должны быть точно исполняемы. Пока я командир, я не допущу никаких ошибок.
Император был очень удивлен этой вспышкой, но герцог не успокоился прежде, чем прогнал артиллерию с плаца.
Вечером в Ватерлооской галерее был военный обед в мундирах, и главные чины английской армии были представлены императору.
6 июня. Сегодня был главный день скачек, и народа собралось
много, а так как пожертвование императором Аскотского приза
стало всем известно, то ему устроили торжественную овацию.
Позднее произошло несколько попыток сделать враждебную де
монстрацию, но они не удались, и полиция арестовала одного
оборванца, который раздавал польские прокламации с угрозой,
что император будет убит в Англии. Я видел одну из этих
прокламаций и, признаюсь, несмотря на большое количество
полицейских, расставленных по всем местам поля, я очень беспокоился насчет счастливого окончания дня. Моя тревога была
тем понятнее, что раньше была произведена попытка одним
поляком пробраться в комнату императора. Он принял на себя
роль портного и уверял, что принес панталоны, заказанные им
ператором. Так как он предлагал значительную сумму денег
одному из придворных служителей, чтобы его допустили к им
ператору, то явилось подозрение, и его передали полиции, которая нашла на нем стилет. Это обстоятельство напугало всех, что,
несмотря на приятное обращение императора и веселые празднества, которые давались в его честь, я, например, искренно
желал, чтобы он поскорее очутился здрав и невредим по ту
сторону Ла-Манша.
7 июня. Снова мы перебрались из Виндзора в Букингамский
дворец, и мне снова пришлось возиться со свитой и прислугой
императора, с их многочисленными вещами и т. д. Вечером во
дворце был парадный обед, на который были приглашены министры, высшие сановники, дипломатический корпус и лица, имеющие прямое или косвенное отношение до России.
8 июня. Весь день был посвящен осмотру достопримечательностей города, а вечером давали парадный спектакль
в Опере. Театр был переполнен блестящей публикой, и после
английского гимна, потребованного зрителями, исполнили русский гимн, который был встречен очень сочувственно. Император несколько раз кланялся публике и при всех поцеловал
руку королевы.
9 июня. Утром были сделаны все приготовления к отъезду
императора, и я несколько раз совещался с графом Орловым
и бароном Бруновым насчет обычных подарков, которые должен был сделать его величество. Для меня это дело было не
приятно, потому что я должен был выставить свое имя в списке, и вышел из затруднения только тем, что написал, какие подарки сделал каждому лицу прусский король, во время своего недавнего посещения Англии; при этом я, из деликатности, обозначил, что мне была дана табакерка с вензелем, тогда как я в сущности получил табакерку с портретом. Орлов показал мой список императору, и тот одобрил его, но, дойдя до моего имени, сказал:
-Нет, нет, ему надо дать с портретом. Он для нас сделал
больше всех.
Эти милостивые слова мне лично передал Орлов вместе с табакеркой, которая была украшена прекрасной осыпанной бриллиантами миниатюрой императора.
Я долго разговаривал с графом Орловым, который занимает в России очень высокое и необыкновенное положение. Отличаясь громадным ростом и физической силой, прославившими его семью, он не имеет определенного места в министерстве, но служит правой рукой Николая, который соединяет в себе всю законодательную и административную власть в государстве. Он смелый, решительный солдат и походит на своего повелителя прямой искренностью, с которой он высказывает свои цели и стремится к ним. Он очень поражен спокойной, не режущей глаза, но ревностно исполняющей свою задачу английской полицией.
- Что бы вы ни делали, - сказал он, между прочим, - не
ослабляйте этой силы, с каждым годом в ваших больших городах
умножатся массы людей, среди которых должны по временам
возникать недовольство и беспорядки. Столкновения толпы
с солдатами очень опасны в Англии, даже если бы у вас было
достаточно солдат, чего нет на самом деле; но эта полицейская
сила, хорошо организованная, составляет вполне обеспечивающую правительство поддержку.
Я расстался с графом, вполне убежденный, что этот прямой, искренний и рассудительный человек- очень полезный слуга самодержавного государя. Что же касается до Николая, то если любезность и щедрость возбуждают популярность, то никто ее так не заслужил, как этот государь во время той недели, которую он провел в Англии. Кроме 500 ф. ст., данных им на приз аскотских скачек (что равняется капиталу в 15000 рублей), он пожертвовал 1000 ф. ст. фонду нуждающихся иностранцев, 500 ф. ст. на сооружение памятников Нельсону и Велингтону, да, кроме того, раздал такие же суммы на добрые дела. Много ходит разнообразных слухов насчет настоящей цели его визита; всего вероятнее и проще, это посещение объясняется желанием поддержать хорошие отношения с Англией и уравновесить возрастающее влияние Франции на Сент-Джемский кабинет. Во всяком случае, император своей обходительностью и щедростью сильно затруднил игру французскому королю, которого ждут сюда осенью. Французская пресса очень недовольна и даже угрожает, что передовая партия не дозволит королю отдать визит нашей королеве. Мы увидим.
Как ни было кратковременно пребывание императора, но его отъезд набросил тень на весь двор. Однако, повторяю, я очень рад, что он в полной безопасности на корабле, и что уже не нужны все полицейские меры, которые принимались здесь в виде патрулей, переодетых полицейских агентов и т. д. Он очень любезно и приветливо простился со всеми. Спустясь с лестницы в мраморные сени, он поцеловал руку у королевы и герцогини Буклю и пожал руку всем придворным дамам, а также высшим государственным чинам. Он уже почти достиг двери, как, заметив меня в хвосте именитых лиц, вернулся ко мне, и, протянув мне руку, сказал по-английски:
-Благодарю вас от всей души.
Тут он впервые заговорил со мной по-английски, а до тех пор всегда разговаривал по-французски и один раз по-немецки.
Когда коляска отъезжала от замка, то Николай встал и кланялся королеве, пока не исчез из вида. По лицам всех присутствовавших я мог заметить, что он оставил о себе память, как о человеке, хотя не молодом, - ему было уже 48 лет, - но во всем цвете сил и в полном смысле рыцаре. Что касается до него, как государя, то здесь в дневнике мало места для обсуждения его достоинств.
Примечание автора, сделанное сорок лет спустя.
Я не записал в своем дневнике несколько разговоров с Николаем в его спальне в Виндзоре. На моей обязанности лежало проводить его в отведенные ему апартаменты, после того, как он расставался с королевой. Три вечера кряду он приглашал меня остаться в его спальне, пока свита находилась в соседней комнате. В этих беседах tete-a-tete он касался разнообразных предметов, говорил очень откровенно и часто упоминал о своем трудном положении, обязывавшем его часто делать то, что ему вовсе не было по сердцу, и не раз повторял, что он пользовался настоящим счастьем только в лоне своего семейства. Я, право, не знаю, почему он оказывал мне такое лестное доверие, но и впоследствии он удостаивал меня не раз своим милостивым вниманием. Так, спустя два или три года после его поездки в Англию, я находился секретарем посольства в Неаполе, и русский император, посетив на короткое время короля, отказался принять дипломатический корпус, но, узнав, что я был в составе английского посольства, приказал Орлову пригласить меня в свою комнату во дворце, а когда я явился, то он сам вышел ко мне и разговаривал со мною с обычной дружеской любезностью
Николай I и его время: документы, письма, дневники,
мемуары, свидетельства современников и труды историков. Т.2. М., 2000. С. 326-332.
Вверх
|
