|
|
Воспитание |
Мать Эдуарда королева Виктория и отец принц Альберт превратили его детские годы в сплошной кошмар. Все началось с его воспитания и с самых благих намерений Виктории и Альберта. Они же пришли к убеждению, что при сложившихся обстоятельствах только сильная личность в лице суверена может воздействовать на события, сохранить влияние и престиж монархии. Задача формирования такой личности и была поставлена перед попечителями семилетнего мальчика. Принципами же обучения стали неустанные занятия, жесткая дисциплина и полная изоляция ребенка от его сверстников. Учителя оказались послушными исполнителями наказов родителей ребенка. В одиннадцать лет при живой и неукротимой натуре мальчик нередко просиживал в классах с восьми утра до семи часов вечера. Его обучали древним и европейским языкам, литературе, географии, точным наукам и искусствам. Результат оказался неутешительным. В докладах принцу-консорту Альберту учителя жаловались, что его сын дерзок, ленив и высокомерен. Неудачливый ученик ненавидел своих воспитателей.
Летом наступала разрядка. В дворцовых парках Англии и Шотландии Альберт Эдуард (в семье его звали ласково Берти) приобщался отцом к верховой езде и охоте на лис и оленей. В спортивных занятиях мальчик оказался способным.
Когда 28 сентября 1853 г. королева Виктория заложила первый камень в фундамент нового замка Бальморал, ее наследнику исполнилось одиннадцать лет. К тому времени спокойствие и невозмутимость, свойственные ему в ранние годы, давно уже испарились. После пяти лет он стал быстро меняться, и далеко не в лучшую сторону. Леди Литтлтон, которую в это время стали называть просто Лэддл, часто жаловалась королеве, что мальчик "совершенно не хочет учиться" и требует к себе больше внимания, чем прежде. "Он стал нетерпеливым, капризным, постоянно вмешивается в разговоры взрослых, забирается под стол, разбрасывает книги и вообще делает все возможное, чтобы только не заниматься учебой".
Его отец принц Альберт ни тогда, ни потом не скрывал, что его любимым ребенком была принцесса Виктория, а не принц-наследник. Когда отец входил в детскую комнату, а делал это он довольно часто, то сначала всегда обращал внимание на старшую дочь и с умилением наблюдал за ее поведением, а по отношению к сыну вел себя более сдержанно и с нескрываемым неудовольствием. Королева, судя по всему, также предпочитала чаще иметь дело с остроумной, развитой дочерью, чем с трудным сыном, и проводила с ней больше времени. В высших слоях общества уже давно стали циркулировать слухи, что королева совершенно равнодушна к своему старшему сыну, а Чарлз Гревилл утверждал даже, что это не просто равнодушие, а довольно стойкая "антипатия к наследнику, которая уже успела пустить глубокие корни". Поговаривали также, что, по мнению королевы, ее сын был "глупым мальчиком". Он начал заикаться, а его сестра постоянно дразнила его, подшучивала над ним и тем самым часто доводила до состояния детской истерики. Однажды вечером, когда детей позвали в комнату родителей, они "ужасно подрались", а на следующий день их разделили и провели с ними назидательную беседу. Однако позже они снова сцепились и после этого долго не разговаривали друг с другом.
Ситуация значительно ухудшилась, когда в королевской семье родились другие дети, которые тоже оказались более способными и умными, чем принц Уэльский. Так, например, когда ему исполнилось шесть лет, всем стало ясно, что его обгоняет даже принцесса Алиса, которая была на восемнадцать месяцев младше своего старшего брата и уступала по развитию старшей сестре Виктории.
Королеве Виктории оставалось лишь лелеять надежду ни то, что со временем мальчик подрастет, возмужает и, может быть, поумнеет. А между тем она всеми силами старалась уделять детям много времени и была, по словам леди Литтлтон, довольно строгой матерью, которая всегда находила больше слов для упреков, чем для поощрения. Она зорко следила :и тем, чтобы придворные и воспитатели не давали детям никаких поблажек и прививали им такие ценные, по ее мнению качества, как простота, неприхотливость и уважение к старшим. Другими словами, королева хотела видеть своих детей "простыми, доступными и совершенно домашними". Она не без оснований считала, что ее дети должны полностью "соответствовать своему статусу и быть готовыми к любому общественному положению, вне зависимости от того, будет она высоким или низким". А главной причиной всех бед современного ей мира королева считала "высокомерие, вульгарность и противоречащую истинному христианству гордыню". Именно поэтому их воспитывали в простой обстановке и дам еду готовили самую обычную, без каких бы то ни было королевских излишеств. Более того, младшие дети в семье вынуждены были донашивать ту одежду, которая досталась им от старших.
И все же, несмотря на свою строгость по отношению к детям, королева часто играла с ними, танцевала с принцем Уэльским кадриль, а в теплые летние вечера она отправлялась с сыном на пешие прогулки, во время которых пыталась помочь ему догнать по умственному развитию своих сестер. А когда дети играли в домашних спектаклях, королева с неусыпным вниманием наблюдала за действиями сына и часто помогала ему в выборе того или иного костюма. Иногда они неожиданно объявляла выходной день, и тогда все вместе отправлялись на пикник или плавали на лодке. "Дети, - пришла к заключению королева, - конечно, являются источником недовольства и разочарования, но в то же самое время доставляют родителям немало радости и ярко освещают их жизнь". Однако она признавала, что не получает от общения с детьми никакого "особого удовольствия" и только в исключительных случаях находит с ними общий язык по самым сокровенным вопросам. Очень часто королева играла с детьми вовсе не из-за любви к ним, а просто из чувства материнского долга. Когда принц Альберт находился вдали от дома, королева и вовсе переставала обращать на них внимание, и тогда детям казалось, что "жизнь во дворце полностью прекратилась".
Поначалу двое старших детей обучались отдельно от остальных, и при этом особое внимание уделялось таким предметам, как английский язык, арифметика, история, правописание и география. Помимо этого каждый день в течение часа дети изучали немецкий и французский языки, что считалось совершенно необходимым для принцев королевской крови. Что же касается религиозного воспитания, то королева занималась этим только со старшей дочерью и совершенно игнорировала необходимость подобного воспитания для сына. Правда, сама она не находила достаточно времени для бесед па религиозные темы и предпочитала поручать это более сведущим людям. При этом напоминала священникам и воспитателям, что у детей должно выработаться надлежащее "уважение к Богу", основанное не на страхе перед ним, а на благоговении и почитании.
Все вопросы, так или иначе связанные с изменением расписания занятий, а также с применением наказаний или поощрений, должны были согласовываться с родителями. Правда, леди Литтлтон высказывала серьезные сомнения в эффективности и целесообразности наказаний, в особенности телесных, однако принц Альберт придерживался противоположного мнения и считал, что детей иногда следует наказывать, чтобы добиться от них послушания. По его приказу стегали ремнем даже дочерей, а принцесса Алиса получила в четыре года "самое суровое наказание" плетью за то, что врала родителям. Что же до принца Уэльского и его братьев, то они подвергались даже более жестоким наказаниям.
Многие высказывали серьезные сомнения в эффективности столь жестоких наказаний, однако лорд Мельбурн, к мнению которого королева всегда прислушивалась, придерживался иного мнения и считал порку совершенно необходимым и даже неизбежным фактором воспитания детей. При этом он показывал придворным картины с изображением подвергающихся телесным наказаниям женщин, а Кэролайн Лэм дал "несколько практических уроков порки". Однако королеве советовал не слишком увлекаться самим процессом воспитания детей, поскольку воспитание может "направить и подкорректировать характер", но не может полностью изменить его.
Ни королева, ни принц Альберт, разумеется, не могли согласиться с таким отношением к воспитанию детей. Возражал против этого и барон Штокмар, который, по обыкновению, написал королеве пространный меморандум, где строго предупредил родителей: они "должны очень хорошо понять, что их положение является гораздо более трудным, чем положение любой другой семьи в этом королевстве".
Продолжая настаивать на строгой дисциплине по отношению к детям, родители уделяли особое внимание программе обучения и образования, и в особенности это касалось принца Уэльского, с тем чтобы главная цель воспитания была полностью выполнена. А цель эта, по словам епископа Оксфордского, мнением которого дорожили и королева, и принц Альберт, должна заключаться не в чем ином, кроме как в превращении принца в "в высшей степени совершенного человека".
В продолжение этой амбициозной воспитательной схемы было принято решение, что принц Уэльский должен быть "полностью изолирован от женского общества", к нему необходимо приставить собственного камердинера, а весь воспитательный процесс поручался наставнику из числа мужчин аристократического происхождения. В апреле 1849 г. в качестве такого воспитателя с ежегодным жалованьем 800 фунтов был выбран Генри Бёрч. Правда, при этом королева вовсе не отказалась от родительского влияния на сына и по-прежнему считала, что он должен находиться под "неусыпным контролем со стороны отца и подчиняться его указаниям, чтобы к шестнадцати или семнадцати годам принц Уэльский мог стать ему настоящим помощником".
Генри Бёрч нашел своего подопечного чересчур своенравным, непослушным, нетерпеливым и совершенно не дисциплинированным. Кроме того, принц Уэльский показался ему чрезвычайно эгоистичным и непоседливым, "принципиально неспособным увлечься какой-нибудь игрой более чем на пять минут". А все попытки преодолеть возникающие трудности или решить какую-то трудную задачу приводили к тому, что принц терял терпение и выходил из себя. А когда он выходил из себя, то его ярость просто не знала границ.
Принц Уэльский не мог терпеть, когда его дразнили и критиковали, и всегда замыкался в себе или впадал в дурное расположение духа, если все же это происходило. Несмотря на чрезмерную чувствительность и обидчивость мальчика, Генри Бёрч полагал, что будет лучше не обращать на него никакого внимания и не потакать его многочисленным капризам. Другими словами, к принцу Уэльскому нужно было относиться так, как относятся к подобным детям в любой частной школе Англии. Кстати сказать, родители придерживались такой же примерно точки зрения и сами нередко насмехались над ним, когда он делал что-то нелепое или глупое. При этом принц приходил в состояние бешенства и долго помнил на нанесенные ему обиды. "Бедный принц", - прокомментировала однажды леди Литтлтон, когда он спросил: "Мама, а розовая гвоздика - это самка красной гвоздики?"
Мистер Бёрч не скрывал от родителей, что их воспитательная политика, направленная на полную изоляцию сына от других мальчишек, является одной из главных причин его безобразного поведения. Он был абсолютно уверен, что именно это влияет на характер мальчика, а его постоянное пребывание в окружении взрослых людей приводит к закреплению пагубных привычек и формирует эгоистические наклонности юного принца. Он начинает видеть себя "центром, вокруг которого вращается весь остальной мир". Однако отец принца придерживался иной точки зрения и настаивал на том, что принц должен быть защищен от дурного влияния своих сверстников, которые могли бы окончательно испортить его. По мнению принца Альберта, было бы гораздо лучше сосредоточить все внимание на получении прекрасного образования, чем на общении принца с ровесниками. Для этого занятия должны проходить каждый день, не исключая даже субботу. Что же касается праздников, то они случались редко и носили по преимуществу сугубо семейный характер. А воскресенья должны быть, по словам королевы, "днем отдыха и развлечений". А когда мистер Бёрч высказал барону Штокмару свое возмущение тем, что в воскресенье детям позволяют играть даже в крикет и заниматься другими развлечениями, королева тут же заметила, что в их семье этот день считается праздником и она не понимает, почему в этой стране воскресенье должно быть строгим днем молитв и посещения церкви. Однажды наставник Бёрч, который к этому времени взял на воспитание третьего сына королевы - принца Артура, родившегося в 1850 г., повел детей на воскресную церковную службу, то же получил выговор за слишком ревностное отношение к религии. Поэтому неудивительно, что принц Уэльский был просто счастлив, что его водят в церковь не каждое воскресенье, а только два раза в году по самим торжественным случаям, хотя церковные правила предписывали более частое посещение церковной общины.
Мистер Бёрч ни на минуту не оставлял принца без присмотра и следовал за ним во всех поездках королевской семьи. В августе 1849 г., например, принц Уэльский сопровождал родителей в поездке в Ирландию, и в костюме матроса его провезли в королевской карете по всем улицам ирландских городов. Но как только он возвращался в Вице-Ригел-Лодж или оказывался на борту королевской яхты "Фея", его тут же усаживали за учебники и заставляли выполнять всю программу. Не оставляли мальчика в покое и в замке Бальморал, где он всегда надеялся хоть немного отдохнуть от книг. Мистер Бёрч полагал, что мальчика слишком нагружают учебой и поэтому ему вовсе не помешали бы редкие развлечения вроде охоты на оленей, пеших прогулок по окрестным живописным холмам или каких-либо других занятий на свежем воздухе. Но принц Альберт сказал, что поездки в Бальморал "не должны восприниматься принцем как какой-то праздник".
Мистер Бёрч регулярно извещал родителей принца о его текущих успехах или недостатках, и, надо сказать откровенно, принц Альберт редко оставался доволен развитием сына. Мальчик делал неплохие успехи в изучении немецкого языка, к пяти годам мог практически свободно читать книги на немецком и довольно сносно поддерживать разговор, однако это мешало ему как следует усваивать английский язык, что вызывало у родителей острое недовольство. С целью улучшения английской речи родители пригласили в дом известного актера Джорджа Бартли, но уроки по изящной словесности не привели к исчезновению весьма заметного немецкого акцента. Принц Уэльский так и не смог до конца жизни избавиться от грубоватого немецкого произношения английской буквы "г". Успехи принца в изучении французского языка были менее заметны, и только в самом конце жизни он научился довольно свободно общаться на этом языке, что служило предметом его неиссякаемой гордости.
Обеспокоившись незавидными результатами обучения сына, принц Альберт обратился за помощью к ведущему френологу страны Джорджу Кумбу, который сам был одним из семнадцати детей в семье шотландского пивовара. Тот самым тщательным образом исследовал черепную коробку мальчика и отметил "некоторые особенности его темперамента и мозговой деятельности".
"Все органы, отвечающие за хвастовство, агрессию, переоценку собственной значимости и стремление к превосходству, развиты выше нормы, - угрюмо заметил Кумб, - Что же касается органов интеллектуального развития, то они совершенно явно недоразвиты".
"Мне стало интересно, откуда у него такие англосаксонские мозги, - сказал принц Альберт, прочитав отчет Кумба. Должно быть, он унаследовал их от Стюартов, поскольку после них все английские короли были германского происхождения".
Со временем у принца Альберта появилось недовольство политикой мистера Бёрча, который, как ему казалось, не проявляет должного усердия в воспитании юного принца. Кроме того, Бёрчу приходилось находиться с мальчиком "утром, днем и вечером" без выходных и праздников, и поэтому он сам предложил принцу Альберту подыскать человека, который более успешно справлялся бы с ролью воспитателя юного принца. Отношения между мистером Бёрчем и родителями принца Уэльского стали еще более натянутыми, когда тот выразил желание быть посвященным в духовный сан. Королева, которая решительно отвергала религиозные взгляды леди Литтлтон, столь же решительно заявила, что мистер Бёрч вряд ли сможет быть хорошим воспитателем, если станет священником. В конце концов она согласилась оставить его при дворе, но только при том непременном условии, что он не будет слишком "агрессивно" высказывать свои религиозные взгляды, а также если он станет посещать пресвитерианскую церковь во время пребывания королевской семьи в Шотландии. Кроме того, она выразила пожелание, чтобы мистер Бёрч не отрекался от таких "невинных забав", как танцы и охота. Что же до принца Альберта, то тот однозначно заявил, что если мистер Бёрч будет посвящен в духовный сан англиканской церкви, то уже не сможет выполнять свои обязанности по воспитанию сыновей. Однако он согласился не чинить никаких препятствий мистеру Бёрчу, пока тот сам не примет правильное решение. Таким образом, мистер Бёрч оставался воспитателем принцев крови вплоть до января 1852 г., когда подал в отставку в связи с посвящением в духовный сан.
К тому времени воспитатель уже успел привязаться к мальчику и даже сумел убедить его отца, что успехи того не такие уж и разочаровывающие, как привыкли думать родители. Разумеется, его письмо и орфография все еще оставляли желать лучшего, но "мы не должны забывать", говорил Бёрч, что в стране найдется не так уж много мальчиков такого возраста, которые при этом хорошо знают немецкий и французский или вообще отличаются начитанностью и эрудицией. Сами мальчики с сожалением узнали об уходе воспитателя, а принц Уэльский очень расстроился из-за того, что отец отказался продлить пребывание Генри Бёрча в доме. "Для принца Уэльского это было серьезным ударом, - писала леди Каннинг, - поскольку он сильно привязался к нему и очень болезненно отнесся к его уходу. Маленькие записки и подарки, которые мистер Бёрч находил на своей подушке, были очень трогательны".
Преемником Генри Бёрча на посту воспитателя принцев крови стал Фредерик Уэймут Гиббс - серьезный, лишенным чувства юмора и воображения юрист двадцати девяти лет, который был преподавателем Тринити-колледжа в Кембридже, Его отец оказался банкротом, мать сошла с ума, а парень воспитывался вместе с сыновьями друга матери сэра Джеймса Стивена, профессора современной истории в Кембриджском университете и дедушки знаменитой Вирджинии Вульф. Новый воспитатель должен был получать ежегодную зарплату и размере одной тысячи фунтов с "надбавками к этой сумме, которые барон Штокмар считал совершенно справедливыми и разумными". Он должен был находиться с принцем вплоть до того момента, когда тому исполнится семнадцать лет. Вскоре Гиббс с удивлением обнаружил, что его задача отнюдь не из легких. Как только он появился во дворце, королева тут же вызвала его для беседы, подробности которой он тщательно фиксировал в своем дневнике.
"Она много говорила о принце Уэльском и просила меня обратить особое внимание на две особенности его характера. Во-первых, временами он опускает голову и долго смотрит на ноги, а потом в течение одного или двух дней демонстрирует свой нервный и совершенно неуправляемый темперамент. Во-вторых, нервный срыв может случиться с ним после быстрой езды на лошади или в результате чрезмерной усталости".
Кроме того, королева предупредила мистера Гиббса, что мальчик чувствует себя неуверенно и агрессивно в присутствии более развитой и умной старшей сестры. "Она может косо посмотреть на него, обидеть его словом или каким-нибудь жестом, и после этого начинается их обычная склока и даже драка".
Однако первые контакты нового воспитателя с принцем оказались на редкость приятными. На следующий день после ухода Генри Бёрча Гиббс пошел с обоими принцами на прогулку, и старший мальчик, которому уже исполнилось десять лет, деликатно попросил у него прощения за то, что они все время молчат. "Вас не должно удивлять, что сегодня мы немного не в себе, - пояснил он. - Нам просто очень жаль, что мистер Бёрч ушел от нас. Это ведь вполне естественно, не правда ли?"
Мистер Гиббс охотно согласился с принцем Уэльским и подумал с надеждой, что, может быть, со временем принц будет и к нему относиться точно так же. Но принц этого не сделал. Напротив, с каждым днем он относился к новому воспитателю все хуже и хуже и через некоторое время стал вести себя так же непредсказуемо и безобразно, как в первые дни общения с Генри Бёрчем.
Другие домашние учителя и воспитатели принца неоднократно докладывали родителям, что, по их мнению, мальчик чересчур перегружен учебой и не успевает как следует отдохнуть. У принца действительно не было практически свободного времени и никакого отдыха в течение всего рабочего дня. По распоряжению принца Альберта, который по-прежнему считал, что принц Уэльский должен заниматься как можно больше, ежедневные занятия начинались в восемь часов утра и продолжались до шести часов вечера, причем без каких бы то ни было выходных.
Помимо обычных занятий по школьным предметам принца обучал верховой езде и военному делу армейский сержант. Принц Уэльский регулярно занимался гимнастикой, плаванием и танцами, играл в крокет, а зимой катался на коньках. Кроме того, он изучал лесоводство, фермерское хозяйство, столярное дело и овладевал мастерством каменщика. И при этом всех учителей строго-настрого предупредили, чтобы ребенок выкладывался изо всех сил и не отлынивал. А они должны были каждый вечер докладывать отцу о том, как прошел день и каковы успехи в учебе.
Неизбежным результатом такого напряжения сил и столь плотного режима обучения явилось то, что у принца стало укрепляться чувство собственного достоинства, которое сочетании с крайним нервным истощением приводило к бурным всплескам эмоций и срывам. Именно поэтому все попытки познакомить его со сверстниками заканчивались скандалами. Принц вел себя агрессивно, не считался с их мнением и каждую минуту демонстрировал свое превосходство.
Королева в беседах со своей старшей дочерью признавалась, что "папа бывает слишком твердым и жестким" по отношению к сыну, но при этом никогда не отрицала самого принципа жесткого обращения с принцем Уэльским. А принц реагировал на все эти проявления жесткости неизбывным ощущением страха, частыми всплесками агрессивности и нервными срывами. "Он боялся своего отца", - вспоминал Чарлз Уинн-Каррингтон, один из немногих выпускников Итона, оказавшихся в Виндзорском дворце. И тут же добавлял, что ничего удивительного в этом нет, поскольку принц Альберт показался ему человеком "гордым, стеснительным и подавленным", который не умел нормально общаться с детьми. "Лично я был до смерти напуган общением с ним, - продолжал Чарлз Уинн-Каррингтон. - Однажды он неожиданно выскочил из-за кустов, а я так испугался, что бросился прочь, чуть было не сломав себе шею".
Принцу никогда не давали забыть тот факт, что за ним постоянно следят глаза отца или воспитателей и что его всегда сравнивают с другими детьми, причем для него не было секретом, что сравнение это далеко не в его пользу. Королева однажды сообщила сыну в одном из своих многочисленных писем: "Все вы можете с полным основанием гордиться тем, что являетесь детьми такого отца, равного которому нет во всем мире - такого великого, такого доброго, такого совершенного. Попытайся... пойти по его стопам и никогда не отчаивайся, так как никому из вас все равно никогда не суждено быть похожим на него. Поэтому попробуй стать похожим на него только в каких-то отдельных чертах, и у тебя это получится".
Несмотря на чрезмерную занятость учебой и слишком большое напряжение сил, у принца все же были приятные моменты в жизни. Позже он часто вспоминал, как любил ходить с отцом на охоту, загонять оленей, ловить рыбу и стрелять из ружья. Правда, хорошо стрелять он так и не научился, хотя тренировался довольно мною. Он также с огромным удовольствием вспоминал, как ходил в зоопарк с братьями и сестрами, как любил ходить в цирк Эстли, а также в оперный театр "Ковент-Гарден". Хорошие воспоминания остались у принца от выступления в Букингемском дворце американских артистов из группы "Величайшее шоу на земле" во главе с генералом Томом Тамбом. А в Осборне он с удовольствием слушал захватывающие лекции Альберта Смита о своем восхождении на вершину горы Монблан. Он также помнил пьесы с участием Чарлза Кина и Сэмюэла Фелпса, которые ставились в Бальморале, а потом в Виндзорском дворце, и особенно постановку Джона Генри Андерсона "Волшебник Севера".
Особенно много практических занятий проходило в Осборне, где вместе с отцом принц учился возводить кирпичные стены и ставить палатки. Там же дети королевской семьи получали навыки того, как ухаживать за садом, как пользоваться садовыми инструментами и обрабатывать землю. Здесь им выдавались в личное пользование небольшие участки земли, на которых они учились сажать овощи и разводить цветы. И на всех участках были таблички с именами детей, за которыми они были закреплены.
А позади этих садов и участков стоял швейцарский коттедж, очень похожий на те, которые в изобилии можно было встретить в немецком городке Розенау. Этот небольшой деревянный домик, сделанный из необработанных досок, по словам королевы Виктории, был таким натуральным, что у многих возникало ощущение, будто они "перенеслись в совершенно другую страну". Фундамент этою коттеджа заложили 5 мая 1853 г., во время одного из семейных праздников, которые были так дороги принцу Альберту. При этом присутствовали все семеро детей, включая трехлетнего принца Артура. Они принимали непосредственное участие в строительстве дома, и даже маленький принц Артур ходил по участку и стучал молотком по камням, которые лежали в основании фундамента. А двое старших сыновей работали вполне серьезно и получали от отца зарплату.
Настоящие сложности в отношениях королевской четы и наследного принца начались в годы его юности и молодости. Привлекательная внешность будущего короля и особенно его волнистые волосы, выразительный взгляд и чарующие манеры производили неизгладимое впечатление на женскую часть общества. Первой жертвой обаяния принца стала одна из фрейлин королевы леди Черчилль, но бдительные родители вовремя прервали их переписку1 .
В дневнике и письмах к своей старшей дочери Виктории, являвшейся супругой наследника прусского престола И будущего императора Фридриха III, королева сетовала, что сын склонен к легкомысленному образу жизни и его вступление на престол принесет невзгоды династии и стране в целом2 .
"Берти по-прежнему вызывает у нас большое беспокойство", - писала королева в апреле 1859 г., когда принцу Уэльскому исполнилось семнадцать лет.
"Меня бросает в дрожь от мысли, что через три с половиной года он станет совершенно самостоятельным и мы не сможем оказывать на него абсолютно никакого влияния, кроме морального! Я пытаюсь сейчас не думать об этом ужасном времени! Он, конечно, быстро развивается, но как! Это развитие бедного и совершенно ленивого интеллекта. Боже мой, я даже представить себе не могу, что случится, если я умру следующей зимой! Эти мысли не дают мне покоя. Его дневник намного хуже, чем самые обыкновенные письма Аффи (принца Альфреда). И все это из-за его патологической лени! Конечно, мы еще надеемся на лучшее, но я боюсь, что даже самые большие перемены не смогут сделать его пригодным к будущему положению. Единственное его спасение страны тоже - заключается в благотворном влиянии его папы, совершеннейшего человеческого существа".
"Мне очень грустно думать о нем, - говорила королева своей дочери уже по другому поводу. - Он такой ленивый, такой слабый. Дай Бог, чтобы в будущем он немного повзрослел и стал более серьезным". Принц Уэльский действительно был менее общительным и интересным по сравнению с другими братьями, которые отличались веселым нравом, уживчивым характером и общительным темпераментом. "Когда я вижу Аффи и Артура и смотрю на... (ты знаешь, кого я имею в меня охватывает чувство отчаяния! Систематическое бездельничанье, беспрерывная лень и негативное отношение ко всем окружающим - все это разрывает мое сердце и наполняет душу праведным возмущением".
В другом разговоре королева с грустью сообщала, что ее подавляет даже физическая внешность принца. Она часто жаловалась на то, что у сына слишком маленькая голова, слишком крупный, как у всех Кобургов, нос, слишком выпуклые, как у всех представителей ганноверской династии, глаза и так далее. Кроме того, ее раздражали его маленький рост, покатый подбородок, ранняя склонность к полноте и "совершенно женская манера" носить длинные волосы.
В 1858 году принцу исполнилось 17 лет, это был поворотный пункт в его воспитании. Он получил чин полковника и орден Подвязки. Тогда же поступили секретные меморандумы окружающим Альберта Эдуарда лицам от родителей принца. В меморандумах говорилось о том, что теперь принца нужно воспитывать не как джентльмена, а как "первого джентльмена". При этом предписывались все новые и новые правила: "…Джентльмен не облокачивается на кресла, не держит руки в карманах, следит за костюмом…"
Когда в ноябре 1858 г. принца Уэльского посвящали в рыцари ордена Подвязки, королева невольно обратила внимание, какие короткие и толстые у него ноги в рыцарском одеянии. Позже она опять неодобрительно отозвалась о его "бледном, тоскливом и угрюмом" внешнем виде. Правда, королева признавала, что у ее сына доброе и теплое сердце, но при этом - "...Боже мой... какой он неразвитый!".
Значительная часть всех этих упреков объясняется тем, что она считала его "карикатурой" на себя и видела в нем свои собственные недостатки, но только многократно увеличенные. Примерно такого же мнения придерживался и барон Штокмар, который считал, что мальчик является "увеличенной копией своей матери". Но если королева с ранних лет стремилась исправить свои недостатки или хотя бы скрыть от окружающих, то принцу Уэльскому это не удавалось. Принц Альберт тоже неоднократно выражал беспокойство по поводу своего сына. Наибольшее разочарование он испытал, когда воспитатель мальчика полковник Роберт Брюс написал ему отчет о развитии принца Уэльского. Сперва полковник признал, что он довольно забавный и смышленый, но при этом совершенно необузданный и не склонный к нормальному восприятию окружающего мира. Кроме того, он чрезвычайно эгоистичен и постоянно демонстрирует пренебрежительное отношение к другим людям. Парень явно абсолютизирует важность придворного этикета, придает слишком большое значение одежде и не проявляет абсолютно никакого усердия в учебе, довольствуясь бесконечными и совершенно бессмысленными дискуссиями и спорами с учителями. Другими словами, он не интересуется ничем, кроме одежды. "Даже во время детских игр, - говорил принц Альберт, - его больше занимала собственная одежда, а не сама игра".
Нет никаких сомнений, что он был "живым и подвижным мальчиком, обладающим довольно острым умом, но только в том случае, если мог сосредоточиться на каком-то одном предмете, что бывало крайне редко. В большинстве случаев его ум был похож на пистолет, спрятанный на дне дорожной сумки, который невозможно было быстро достать в случае нападения грабителей".
"Бедный Берти, - сокрушалась королева, - он так огорчает нас. В его характере нет ни малейшего намека на вдумчивость и рассудительность. Он вообще ничем не интересуется, кроме одежды! Никакого интереса к учебе, напротив, как только начинаешь говорить с ним об этом, он сразу же уклоняется в сторону".
Вскоре после возвращения принца Уэльского из Берлина, где он был в гостях у своей сестры, его отправили в Рим для обучения искусствам и получения дополнительных "знаний и информации" об окружающем мире. В качестве ответственного сопровождающего снова был назначен полковник Брюс, получивший довольно подробные инструкции от принца-консорта по поводу программы обучения принца и обеспечения его личной безопасности. Полковник Брюс получил заранее указание королевы зорко следить за поведением принца и ни в коем случае не допускать свободного общения с любыми "иностранцами или просто незнакомыми людьми". Она считала "чрезвычайно важным, чтобы его королевское высочество не оставался наедине с чужими людьми и не давал повода обвинить его в ведении каких-то переговоров с представителями иностранных государств".
Из своей поездки в Италию принц Уэльский так и не смог привезти сколько-нибудь серьезных познаний. Когда он вернулся домой, родители решили отправить его на три месяца для весьма интенсивной учебы в Эдинбург, после чего он должен был бы продолжить образование сначала в Оксфорде, а затем в Кембридже. Но и здесь официальные отчеты о результатах обучения не порадовали отца и мать "Главной проблемой Берти, - писал принц-консорт своей старшей дочери в Германию, - является его неописуемая лень. Никогда в жизни я не встречал такого отъявленного и чрезвычайно хитрого лентяя... И тем более огорчительно, что это мой собственный сын и что он может в любую минуту быть призван к управлению огромной страной, над которой никогда не заходит солнце".
Подвергая сына такой жесткой критике и упрекам, королева и принц-консорт с удивлением узнали, что их Берти успешно сдал свои первые семестровые экзамены, а декан колледжа Церкви Христа вообще был в восторге от юноши, которого считал "простым, слегка наивным, скромным и очень милым парнем", будучи весьма удовлетворенным его академическими успехами.
Не менее лестные отзывы о принце Уэльском получили родители из Германии, куда он поехал, чтобы провести остаток пасхальных праздников, в 1860 г. Стареющий, но все еще мудрый барон Штокмар был в восторге от успехов принца и поспешил порадовать своим открытием его родителей. "То, что вы обнаружили в этом юном джентльмене серьезные признаки улучшения, - писал принц-консорт в ответ на письмо Пирона Штокмара, - является для нас огромной радостью, поскольку сердобольные родители, которые души не чают в своем ребенке, как правило, не могут составить себе достаточно правильного и объективного представления о качествах моего чада. Более того, они слишком требовательны, часто недооценивают его и чересчур нетерпеливы, когда их желания не находят быстрого воплощения в поведении ребенка". Летом того же года принца Уэльского послали в Канаду, где он должен был представлять интересы родителей и впервые заявить о себе как о самостоятельном и достаточно взрослом человеке. Принцу оказали в Канаде весьма теплый прием, а официальные отчеты о его поведении были вполне удовлетворительными. Еще более приятные новости поступили к родителям из Соединенных Штатов Америки, куда принц Уэльский отправился из Канады. По словам Брюса, принц "произвел на американцев чрезвычайно благоприятное впечатление". Королева была очень довольна такими приятными новостями и предоставила сыну практически безграничный кредит доверия. "Он действительно пользовался за рубежом необыкновенной популярностью, - сообщала она старшей дочери, когда принц уже возвращался домой, - и, несомненно, заслуживает самой высокой оценки, которая будет дана его поведению в той же мере, в какой раньше он получал выговоры и упреки".
Принц-консорт тоже был готов признать достоинства своего сына и объяснял успех его "грандиозного зарубежного турне", как выразился король Леопольд, прежде всего личными качествами. И королева была счастлива, что ее непутевый, как они считали раньше, сын был "принят в Соединенных Штатах с таким радушием, с которым американцы не принимали ни одного зарубежного гостя". Правда, при этом королева старалась быть осторожной в своей оценке поведения сына и предположила, что теплый прием принца Уэльского в Соединенных Штатах отчасти объясняется теплыми чувствами, с которыми американцы относятся к Британской королеве.
Юный герой благополучно вернулся домой и был встречен в Виндзоре многочисленными поздравлениями по поводу успешной поездки. И хотя он выглядел "желтым и болезненным" по сравнению с загорелым, крепким и красив братом Аффи, королева осталась вполне довольна его внешним видом и даже отметила про себя некоторые улучшения. Ей показалось, что он заметно подрос, возмужал и приобрел некоторые черты взрослого мужчины. Правда, при этом она выразила недовольство тем, что он стал "слишком болтливым" и у него неизвестно почему появилась привычка расхаживать с сигарой в зубах.
Вскоре после возвращения из Соединенных Штатов принц Уэльский был отправлен в военный лагерь под Дублином для прохождения военной подготовки и приобщения к армейской службе. Этот эксперимент оказался не таким успешным, как его зарубежное турне. Принц не сумел выполнить всю программу военной подготовки, которую собственноручно составил для него отец, а когда родители приехали в лагерь, чтобы лично ознакомиться с результатами его военного воспитания, королева не обнаружила никаких особых достижений сына, кроме, пожалуй, того, что он выглядел "не таким уж и маленьким" Однако для принца время, проведенное в военном лагере, было не таким уж совсем бесполезным. Три возможности сразу же открылись для молодого офицера. Во-первых, он давно мечтал об армейской карьере, что было необычно для членов королевской семьи, предпочитавших службу на флоте. Во-вторых, он мог общаться с гвардейскими офицерами, его сверстниками. В-третьих, при содействии новых друзей у принца появилась первая возлюбленная, молодая актриса Нелли Клифден3 . Там он познакомился с некоторыми молодыми, веселыми и чрезвычайно общительными гвардейскими офицерами, которые после шумной и веселой вечеринки, сопровождавшейся обильным употреблением спиртного, уговорили одну актрису проникнуть в комнату принца и дождаться его в постели. Это была Нелли Клифден - веселая, бесшабашная и отчаянно любвеобильная девушка, совершенно лишенная чувства осторожности и осмотрительности. В королевской семье не знали о проказах принца Уэльского. Но еще весной 1861 г. интуиция родителей подсказала им, что очевидная склонность сына к светским развлечениям может расшатать трон. Выход увидели в необходимости ранней женитьбы наследника на одной из европейских принцесс. Принц мгновенно увлекся этой актрисой, а после возвращения домой продолжал встречаться с ней по мере возможности и даже пригласил ее однажды в Виндзор. Ему пило приятно в компании этой простой и непритязательной девушки, и он никак не мог сосредоточиться на главной задаче, которую поставили перед ним сердобольные родители - женитьбе.
Впервые этот вопрос был поднят сразу после возвращения принца Уэльского из Соединенных Штатов. Но тогда принц не придал этому большого значения и ответил на слова королевы "заметным смущением". Правда, при этом он заверил родителей, что готов жениться только по любви и никак иначе. А когда королева написала ему письмо, в котором доказывала, что настало время подумать о достойной и соответствующей его статусу паре, принц предпочел уклониться от ответа. Первой кандидаткой на титул будущей королевы была 18-летняя Елизавета, дочь немецкого князя Германа Вид-Нейвида и племянница российской великой княгини Елены Павловны. Девушка не была дурнушкой и славилась образованностью и любовью к литературе. В 1869 г. она стала королевой Румынии и получила известность под ее поэтическим псевдонимом как Кармен Сильва. Но британский принц отказался даже второй раз взглянуть на ее фотографию. Тогда родители с неохотой обратили взоры на 17-летнюю красавицу из Копенгагена Александру-Каролину-Марию-Шарлотту-Луизу-Юлию, принцессу Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургской. Она была дочерью датского принца Христиана, дальней родственницей спившегося и разведенного короля Фридриха VII и его законной наследницей. Ее матерью была принцесса Луиза, дочь ландграфа и сиятельного князя Вильгельма Гессен-Кассельского. Таким образом, в этом деле обнаруживалось как минимум два серьезных негативных фактора, которые родители принца Уэльского поначалу отбросили как несущественные, но позже посчитали камнем преткновения для заключения брака. Во-первых, им очень не понравилась гессен-кассельская семья, чей замок в Румпенхайме близ Франкфурта славился своими безумными и дикими оргиями и совершенно бесстыдными вечеринками. А во-вторых, королеве и принцу-консорту очень не хотелось связывать себя с проблемой принадлежности княжества Шлезвиг-Гольштейн. В течение многих лет княжество управлялось королем Дании, но право оспаривалось немцами, которые считали это княжество своим и стремились во что бы то ни стало аннексировать его.
А опровергала все эти возражения сама принцесса Александра, демонстрируя при этом свои превосходные человеческие качества. Сообщения из Копенгагена были весьма благоприятные и обнадеживающие. Девушке было только семнадцать лет, она все еще училась в школе, но, несмотря на свой юный возраст, была благовоспитанной, обладала хорошими манерами и отличалась редкой красотой. Когда королева впервые увидела ее фотографию, присланную немкой, женой британского посланника в Копенгагене, которая когда-то была фрейлиной старшей дочери короля Фридриха, она не могла не признать, что принцесса Александра действительно "очень мила". Правда, она не отличалась острым умом и изощренным интеллектом и к тому же обладала чрезвычайно живым темпераментом, однако других сколько-нибудь серьезных недостатков у нее, похоже, не было. Она не теряла чувства такта, и когда ее уличали в невежестве, была достаточно уступчивой и не проявляла упрямства, а главное, никогда не злилась без особых на то причин. "Она намного выше меня, - сообщала принцесса Виктория своим родителям, - очень стройная, имеет изящную фигуру и превосходный цвет кожи... Думаю, вам придется немало потрудиться, чтобы найти принцессу, которая по своим качествам была бы лучше принцессы Аликс... Если бы она не была датчанкой... я бы даже и голову не ломала над этим. Она действительно намного превосходит всех остальных".
В конце концов королева дала убедить себя в том, что принцесса Александра действительно "очаровательна во всех смыслах". Она показалась ей тем более желанной кандидатурой на роль супруги принца Уэльского, что на ее руку и сердце уже претендовали Российский императорский двор в лице наследника царя Александра и принц Оранский, от имени которого выступала королева Нидерландов. Стало совершенно очевидно, что принцесса Александра является "дорогой жемчужиной, которую ни в коем случае нельзя потерять". "Только бы он оказался достойным этого сокровища, - писала королева своей старшей дочери. - Вот в чем дело".
Принц Альберт полностью разделял мнение супруги и столь же высоко оценивал личные качества принцессы Александры. А когда его брат Эрнест, герцог Кобургский, осмелился выразить сомнения в целесообразности такого брака на том основании, что это не соответствовало бы истинным интересам Германии, принц-консорт ответил ему гневным посланием: "Какое тебе до всего этого дело? Вики уже голову себе сломала, пытаясь найти нам достойную кандидатуру, и все тщетно... У нас просто нет другого выбора". А своему сыну он заявил самым решительным образом: "Будет очень прискорбно, если ты потеряешь ее".
Итак, в сентябре, без особого энтузиазма, принц Уэльский высадился на континенте вместе с генералом Брюсом, чтобы лично познакомиться с принцессой Александрой и воочию убедиться в справедливости слов своей старшей сестры, которая с нею уже встречалась, что это "самое очаровательное создание в мире". После своей первой встречи с принцессой в городке Шпеер он написал письмо родителям, но, как они и ожидали, не сообщил в нем ничего конкретного:
"Мы встретились с принцем Христианом, его супругой и той юной особой, о которой я так много наслышан... Должен попросить вас подождать, пока я не вернусь домой и не расскажу вам о моих впечатлениях с глазу на глаз. Супруга принца Кристиана показалась мне чрезвычайно симпатичной и милой дамой, но, к сожалению, совершенно глухой. А принц был самым настоящим джентльменом с добродушным и покладистым характером. Мы тщательно осмотрели кафедральный собор, а после этого пообедали в отеле и отправились сюда (в Гейдельберг)".
Когда принц Уэльский вернулся домой, он был едва ли более многословен, чем в своих письмах. Он приехал к родителям в Бальморал и поначалу порадовал королеву своим доброжелательным отношением к принцессе Александре. Он нашел ее довольно милой девушкой с приятным и симпатичным лицом и хорошей фигурой, однако "стал нервничать, когда речь зашла о более конкретных решениях". "Что же касается любви, - продолжала рассуждать королева в письме к старшей дочери, - то мне не показалось, что он испывает к ней подобные чувства. Впрочем, он ни к кому не испытывает таких чувств... Бедный мальчик, он действительно хочет угодить нам, но так не похож на дорогого Аффи!" Принцесса Виктория часто защищала своего брата от нападок со стороны родителей, в особенности до его первого знакомства с принцессой Александрой. "Одно беспокоит меня и причиняет боль, - смело писала она родителям, - это отношения между вами и Берти... Он очень восприимчивый человек, с ранимой душой и отзывчивым сердцем. Я нисколько не сомневаюсь, что со временем эти качества у него разовьются еще более. Он любит свой дом и чувствует себя в нем абсолютно счастливым. Думаю, что эти чувства надо всемерно поддерживать и поощрять".
Принц Альберт оценивал сложившуюся ситуацию как крайне неудовлетворительную. По обыкновению, он решил изложить суть проблемы на бумаге и отправить ее сыну, чтобы хоть как-то помочь тому разобраться в своих чувствах и преодолеть вполне естественное смущение, которое возникло у принца после поездки в Германию. Если принцессу Александру и ее родителей придется пригласить в Англию, убеждал сына принц Альберт, то ему нужно окончательно решить этот вопрос, чтобы его поведение не вызывало недоразумений. Иначе говоря, принц Уэльский должен наконец-то определиться и сделать принцессе Александре официальное предложение. Если же она его не устраивает по каким-то причинам, то, стало быть, надо раз и навсегда покончить с этим делом и не создавать дополнительных трудностей.
Принц Уэльский заверил отца, что прекрасно понимает деликатность сложившейся ситуации, и согласился последовать его совету. Однако он так и не смог скрыть от родителей, что не испытывает никакого желания обзаводиться семьей. Для отца это стало самой главной "нерешенной задачей", которая, как он заметил, возникла сразу после его пребывания в военном лагере под Дублином. Ведь до этого сын неоднократно подтверждал "желание исполнить свой долг и жениться на достойной невесте" по достижении определенного возраста.
В конце концов принцу Альберту удалось решить эту сложную задачу. Уже в следующем месяце он сел за стол и написал письмо, "главное содержание которого доставило ему. такую боль, которую он прежде никогда не испытывал". Королева вспоминала позже, что именно тогда он подорвал свое здоровье и взвалил на себя тяжесть, которая оказалась для него непосильной.
Преодолевая смутное беспокойство и разрывая себя на части от горя, принц Альберт вынужден был признать, что юный принц Уэльский уже продолжительное время поддерживает сексуальные отношения с женщиной, которая пользуется репутацией "проститутки" среди посетителей самых вульгарных танцевальных клубов Лондона. Принц-консорт сообщил жене эту новость, освободив ее от наиболее "отвратительных подробностей", а потом написал чрезвычайно пространное и преисполненное горечи письмо сыну, в котором откровенно изложил все возможные последствия его постыдного греха. При этом он не преминул напомнить, в частности, что эта женщина может родить от него ребенка или представить чужого в качестве его собственного.
В конце письма он сообщил, что слишком подавлен горем и вряд ли сможет встретиться с сыном в ближайшее время, но заверил при этом, что "готов сделать все возможное, чтобы защитить его от вероятных негативных последствий чудовищного поступка". Но только в том случае, добавил отец, если сын признается во всем.
Принц Уэльский действительно признался во всем, но решительно отказался назвать имена тех молодых офицеров, которые были виновны в его моральном падении. Фактически он покаялся в содеянном и тем самым вернул сочувствие отца, который признал его отказ предать друзей достойным всяческой похвалы. Если бы сын сообщил ему имена тех офицеров, то тем самым признался бы в собственной трусости и предательстве. А все остальное он выложил начистоту, сопроводив свой рассказ выражением искреннего сожаления.
Принцу-консорту понравилось, что его письмо вызвало у сына искреннее раскаяние, он был готов простить сыну все прегрешения. Однако при этом он понимал, что никакое прощение со стороны родителей не сможет восстановить пошатнувшуюся репутацию сына и вернуть ему то состояние невинности и чистоты, которое он утратил навсегда, окунувшись в это "грязное лоно разврата". Стало быть, вопрос о женитьбе приобрел еще большую остроту.
22 ноября 1861 г., то есть два дня спустя после написания этого знаменательного письма с выражением сочувствия и прощения, принц Альберт отправился с инспекционной поездкой на место строительства военного колледжа и Королевской военной академии. Был сырой и холодный день, и он вернулся в Виндзор смертельно уставший и изнемогающий от ревматической боли в спине. На следующий день принц Альберт почувствовал себя простуженным, что вместе с постоянным беспокойством о судьбе сына привело к появление хронической бессонницы. "Альберт не спит ночами после того печального случая с сыном, - грустно отметила королева. Это подорвало его здоровье, лишило сил и привело к смертельной усталости".
Несмотря на свою болезнь, принц Альберт все же решил навестить сына в Кембридже, откровенно поговорить с ним убедить в том бесчестье, которое тот навлек на себя и свою семью, а самое главное - уговорить его поскорее жениться. Он выехал из дома 25 ноября, пребывая в ужасном состоянии. Последовало объяснение отца с сыном и раскаяние последнего. Альберт Эдуард действительно был влюблен в Александру. "Я не думал, что можно любить так сильно, как я люблю ее", - писал он матери. Девушка отвечала ему взаимностью и со свойственной ей искренностью признавалась, что, если бы ее возлюбленный был не принцем, а пастухом, то она все равно питала бы к нему нежные чувства и вышла бы за него замуж4 .
Началась подготовка к свадьбе, состоявшейся в марте 1863 г. в церкви Св. Георга в Виндзоре. Но принцу-консорту не суждено было ее увидеть. Депрессия, как следствие пережитого, и тиф послужили причиной его смерти 14 декабря 1861 г.
Примечания:
1 Magnus Ph. King Edward the Seventh. New York, 1964, p. 28.
2 Magnus Ph. King Edward the Seventh. New York, 1964, p. 26-28.
3Magnus Ph. King Edward the Seventh. New York, 1964, p. 49-51.
4 Magnus Ph. King Edward the Seventh. New York, 1964, p. 73 |
 |
